|
||
Стало смеркаться. Над тайгой, над сумрачными скалами, над речкой с плещу- щим названием Вёлс взошёл узенький лисий месяц. К сумеркам поспела уха. Разыскавши в рюкзаках ложки, мы устроились вокруг ведра, выловили куски хариуса и отложили в отдельный котелок, чтобы хариус остывал, пока будем есть уху. — Ну, Козьма да Демьян, садитесь с нами! Длинной можжевёловой ложкой я пошарил в глубине ведра — рука по локоть ушла в пар. Выловил со дна картошки и рыбьих потрохов — печёнки, икры, — потом зачерпнул прозрачной юшки с зелёной пеной. — Ну, Козьма да Демьян, садитесь с нами! — повторил Лёша, запуская свою ложку в ведро. — Садитесь с нами, садитесь с нами, Козьма да Демьян! — подтвердили мы. Но в наших городских голосах не было уверенности, что ся- дут за уху Козьма да Демьян, а Лёша сказал так, будто они его слышат. Костёр мы разложили на низком берегу Вёлса. Наш берег весь завален грязными льдинами. Они остались от половодья — не успели потаять. Вот льдина, похожая на огромное ухо, а вот — на гриб груздь. — Кто же это такие — Козьма да Демьян? — спросил Пётр Иваныч, который в первый раз попал в уральскую тайгу. Уху Пётр Иваныч ест осторожно и почтительно. Голова его окутана паром, в очках горят маленькие костры. — Это меня старые рыбаки научили, — ответил Лёша. — Будто есть такие Козьма да Демьян. Они помогают хариуса пой- мать. Козьму да Демьяна на уху звать надо, чтоб не обиделись. По часам уже полночь, а небо не потемнело, осталось ясным, сумеречным, и месяц добавил в него холода и света. — Это, наверно, белая ночь, — задумчиво сказал Пётр Иваныч. — Белые ночи начнутся позже, — ответил Лёша. — Они долж- ны быть светлее. Для этой ночи названья нет. — Может быть, серебряная? — Какая там серебряная! Серая ночь. Подстелив на землю лапника, мы разложили спальные меш- ки, прилегли. Я уткнулся головой в подножие ёлки. Нижние вет- ки её засохли, на них вырос лишай и свисает к костру, как пак- ля, как мочало, как белая борода. Неподалёку, за спиной у меня, что-то зашуршало. — Серая ночь, — задумчиво повторил Пётр Иваныч. — Серая она, белая или серебристая, всё равно спать пора. Что-то снова зашуршало за спиной. Уха так разморила, что лень повернуться, посмотреть, что это шумит. Я вижу месяц, который висит над тайгой, — молодой тоненький, пронзительный. — Бурундук! — вдруг сказал Лёша. Я оглянулся и сразу увидел, что из-за ёлки на нас смотрят два внимательных ночных глаза. Бурундук высунул только голову, и глаза его казались очень тёмными и крупными, как ягода гонобобель. Посмотрев на нас немного, он спрятался. Видно, на него на- пал ужас: кто это такие сидят у костра?! Но вот снова высунулась глазастая головка. Легонько свист- нув, зверёк выскочил из-за ёлки, пробежал по земле и спрятался за рюкзаком. — Это не бурундук, — сказал Лёша, — нет на спине полосок. Зверёк вспрыгнул на рюкзак, запустил лапу в брезентовый карман. Там была верёвка. Зацепив когтем, он потянул её. — Пошёл! — не выдержал я. Подпрыгнув к ёлке, он вцепился в ствол и, обрывая когтями кусочки коры, убежал вверх по стволу, в густые ветки. — Кто же это? — сказал Пётр Иваныч. — Не белка и не бу- рундук. — Не знаю, — сказал Лёша. — На соболя не похож, на куницу тоже. Я такого, пожалуй, не видал. Серая ночь ещё просветлела. Костёр утих, и Лёша поднялся, подбросил в него сушину. — Зря ты его шуганул, — сказал мне Пётр Иваныч. — Он те- перь не вернётся. Мы смотрели на вершину ёлки. Ни одна ветка не шевелилась. Длинные искры от костра летели к вершине и гасли в светлом се- ром небе. Вдруг с вершины сорвался какой-то тёмный комок и раскрыл- ся в воздухе, сделавшись угловатым, четырёхугольным. Пере- черкнув небо, он перелетел с ёлки на ёлку, зацепив месяц краеш- ком хвоста. Тут мы сразу поняли, кто это такой. Это был летяга, зверёк, которого не увидишь днём: он прячется в дуплах, а ночью пере- летает над тайгой. Крылья у него меховые — перепонки между передними и зад- ними лапами. Летяга сидел на той самой ёлке, что росла надо мной. Вот сверху посыпалась какая-то шелуха, кусочки коры — летяга спус- кался вниз. Он то выглядывал из-за дерева, то прятался, будто хотел подкрасться незаметно. Вдруг он выглянул совсем рядом со мной, на расстоянии вы- тянутой руки. Глаза его, тёмные, расширенные, уставились на меня. — Хотите, схвачу? От звука голоса дрожь ударила летягу. Он свистнул и спря- тался за ёлку, но тут же высунулся. «Схватит или нет?» — думал, видно, летяга. Он сидел, сжавшись в комок, и поглядывал на костёр. Костёр шевелился и потрескивал. Летяга соскочил на землю и тут заметил большое тёмное дуп- ло. Это был сапог Петра Иваныча, лежащий на земле. Удивлённо свистнув, летяга нырнул в голенище. В то же мгновение я кинулся схватить сапог, но летяга выскочил и побежал, побежал по вытянутой руке, по плечу и — прыгнул на пенёк. Но это был не пенёк. Это было колено Петра Иваныча с крупной круглой чашкой. С ужасом заглянув в пылающие очки, летяга закашлял, пере- прыгнул на ёлку и быстро вскарабкался наверх. Пётр Иваныч изумлённо ощупывал своё колено. — Лёгонький какой, — хрипловато сказал он. Перелетев на другую ёлку, летяга снова спустился вниз. Вид- но, притягивал его затухавший огонь костра, манил, как лампа летним вечером манит мотылька. На меня напал сон. Вернее, не сон — волчья дрёма. Я то закрывал глаза и проваливался куда-то под еловый корень, то от- крывал их и видел тогда бороду лишайника, свисающую с веток, а за нею совсем посветлевшее небо и в нём летягу, перелетающе- го с вершины на вершину. С первыми лучами солнца летяга исчез. Утром, за чаем, я всё приставал к Петру Иванычу, просил подарить мне сапог, в котором побывал летяга. А Лёша сказал, допивая вторую кружку чаю: — Не Козьма ли да Демьян к нам его подослали? |
||
Добавлено: 31.03.2017 |
Автор: дядя Коля ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() |
![]() |